Два мира - две идеологии - Страница 69

В 1920 — начале 30-х гг. представители "школы Покровского" и близкие к ним по духу лица захватили ключевые административные посты в редакциях советских исторических журналов и на исторических факультетах вузов. Ближайший соратник Покровского И. Татаров (Каган) стал ответственным секретарём Общества марксистов-историков и журнала "Историк-марксист"; А. Пригожин стал директором Московского института философии, истории, литературы (МИФ ЛИ); Г. Фридлянд возглавил истфак Московского университета (после его восстановления в 1934 г.), а М. Лурье стал там его заместителем; деканом истфака Ленинградского университета стал Г. Зайдель; деканом истфака Казанского пединститута ― Н. Эльвов и т. д.

После захвата троцкистами в 1920-х гг. основных управленческих и административных постов, началась кампания не только беспрепятственной фальсификации исторической науки, но и шельмования, изгнания с работы, принуждения к эмиграции русских учёных-историков. К 1930-м гг. в научных учреждениях и в обществе была создана такая атмосфера, что устные или письменные положительные отзывы о дореволюционной истории России стали считаться "мракобесием" или даже влекли за собой обвинения в "контрреволюции". 8 августа 1931 года постановлением коллегии ОГПУ к заключению и ссылке были приговорены около тридцати видных русских историков: академик С. Ф. Платонов, старший учёный хранитель Пушкинского дома Н. В. Измайлов, Ю. В. Готье, С. В. Бахрушин и другие. В 1934 г. по "делу славистов", которое сфабриковали Г. С. Люшков, Л. В. Каган, Л. С. Альтман, были осуждены на тюремное заключение и ссылку более семидесяти русских учёных, включая ряд профессоров и академиков.

Языковые извращения. В послереволюционный обиход вошли искажавшие нормальную русскую речь шутовские словечки; хохмы; известный советский ломаный новояз. Извращения русского языка были не только следствиями литературной безграмотности новых властителей страны и их интеллектуальной обслуги, но и преследовали цель разрыва связей с прошлым: памятью, историей, культурой народа ― по сути, являлись семантической подрывной деятельностью.

Латинизация письменности. С теми же намерениями в 1920-х гг. была предпринята попытка перевести русский алфавит на латиницу.

Предложения по латинизации русского алфавита демократическая интеллигенция выдвигала ещё в царское время. После революции нарком просвещения Луначарский вернулся к этой идее. В 1918 — начале 20-х гг. приступить к её реализации из-за множества более важных дел не удалось. Однако в конце 1920-х годов попытки латинизации русского алфавита были реанимированы. Они обосновывались и необходимостью "покончить с наследием царизма", "орудием национального угнетения", и "идеологическим несоответствием кириллицы строительству социалистической культуры", "интернационализмом трудящихся", "необходимостью вхождения в мировую культуру".

В 1927 году был создан Всесоюзный центральный комитет нового алфавита (ВЦКНА). В начале 1929 г. при Главнауке была образована подкомиссия по латинизации русской письменности. Эта подкомиссия объявила русский алфавит "идеологически чуждой социалистическому строительству формой графики", "пережитком классовой графики XVIII–XIX вв. русских феодалов-помещиков и буржуазии". В начале января 1930 г. в ленинградской "Красной газете" появилась статья Луначарского с призывом перейти на латиницу. В том же году Н. Яковлев опубликовал статью "За латинизацию русского алфавита", в которой осудил русский алфавит как "анахронизм", "отделяющий русских от трудовых масс Востока и Запада", к тому же "неудобный для полиграфической деятельности". В июне 1932 г. "Партиздат" выпустил тиражом 20 тыс. книгу Хансуварова "Латинизация ― орудие ленинской национальной политики", в которой автор призывал: "За победу Октября на всём земном шаре! Победа будет за революцией. и вместе с победой пролетарской революции победит и латинский алфавит. И он станет международным алфавитом". Впрочем, этим масштабным планам не суждено было осуществиться.

К подрывной деятельности в России относилось также внедрение паразитарных мафиозных кланов в жизненно важные сферы общественной жизни: экономику, идеологию, науку, культуру; реклама-пропаганда дегенеративного искусства; предоставление зарубежным "бизнесменам" концессий на невыгодных для России условиях; возбуждение национальной розни в стране; установление необоснованных границ между союзными советскими республиками ― закладка "мин" — источников потенциальных будущих управляемых конфликтов и т. д.

Все эти проблемы пришлось решать в 1930-х гг., после политического разгрома троцкизма, сталинскому руководству СССР.

Борьба с подрывной деятельностью

Сталинский социально-политический проект апеллировал к фундаментальным интересам нормальных людей, а потому находился, в целом, в согласии с традиционными базовыми ценностями общества и в противоречии с троцкизмом, пытавшимся разрушить эти ценности.

В своей борьбе против подрывной деятельности сталинское руководство обращалось, прямо или косвенно, к большинству русского народа; к традиционным ценностям российского общества, уходившим корнями в православное мировоззрение; к основанной на этих ценностях богатой русской культуре. Позиции их оппонентов, опиравшихся на генетических и психических выродков, на распространившиеся в их кругах патологии, и на хотя и массированное, но не столь уж долгое по историческим меркам разложение части народа в царской России были гораздо слабее.