Два мира - две идеологии - Страница 62


К оглавлению

62

В дни первого московского процесса, стараясь подстраховаться, с осуждением своих бывших сообщников в печати выступил и ряд "раскаявшихся" троцкистов. Названия их статей говорили сами за себя: "Не должно быть никакой пощады!" (Раковский); "Беспощадно уничтожать презренных убийц и предателей" (Пятаков); "Троцкистско-зиновьевско-фашистская банда и её гетман Троцкий" (Радек); "За высшую меру измены и подлости ― высшую меру наказания" (Преображенский). Антонов-Овсеенко, некогда ближайший соратник Троцкого, во время первого московского процесса опубликовал статью, где сообщил о своём предложении Кагановичу "выполнить в отношении Зиновьева и Каменева любое поручение партии", вплоть до расстрела.

Под стать им были и публикации в дни процессов представителей советской творческой интеллигенции. М. Кольцов (Фридлянд) напечатал статью под названием "Свора кровавых собак". Прежних лидеров большевиков он называл "злыми двуногими крысами", "прожжёнными мерзавцами", "гиенами и шакалами". Названия других статьей демократических писателей также говорили сами за себя: "Ложь, предательство, смердяковщина" (Бабель), "Чудовищные ублюдки" (Шагинян), "Путь в гестапо" (М. Ильин, Маршак). Карикатурист Б. Ефимов, брат Кольцова, откликнулся на третий московский процесс рисунком двухголового зверя-монстра, одна голова которого имела лицо Троцкого, другая ― лицо Бухарина.

В отличие от народа, который высказывал на митингах то, что он действительно думал о подсудимых, хотя и в рамках предписанной партийно-марксистской фразеологии, многие представители демократической интеллигенции СССР в своих публичных высказываниях о процессах явно насиловали собственную природу. Лишь в разговорах между собой они отводили душу: называли осуждённых "невинно пострадавшими кристально честными большевиками", "совестью нашей эпохи"; выражали негодование по поводу "варварских приговоров". Так, Бабель говорил друзьям, что "арестовываются лучшие, наиболее талантливые политические и военные деятели"; процесс Бухарина-Рыкова он назвал "чудовищным".

Самым активным образом откликался на московские процессы Троцкий. Он решительно отрицал предъявлявшиеся ему заочно обвинения: связей с антисталинской оппозицией в СССР он почти не имел, директив о терроре не давал, переговоров с представителями Германии о подготовке войны против Советского Союза, о разделе страны, о передаче в концессию предприятий не вёл. Про обвинение в связях с гестапо его эмиссаров он сказал, что таковое "слишком хорошо напоминает клевету на Ленина и того же Троцкого в 1917 году".

В поддержку Троцкого выступил ряд представителей демократической общественности Запада. В начале 1937 года в Париже был создан комитет по изучению московских процессов, а в США ― комитет защиты Троцкого. На их основе была образована комиссия по расследованию процессов 1936-37 гг., возглавленная американским философом Джоном Дьюи. Беспристрастная, как её назвали троцкисты, комиссия объявила Троцкого ни в чём не виновным.

Сами процессы над старыми большевиками также вызвали глубокое возмущение мировой демократической общественности. Ещё до начала суда над Зиновьевым и Каменевым общественные деятели ряда стран призвали советские власти проявить по отношению к подсудимым человеколюбие и гуманизм. 22 августа 1936 года в Москву на имя председателя СНК Молотова поступила телеграмма, подписанная руководителями Социнтерна, которые просили предоставить обвиняемым судебные гарантии; настаивали, чтобы им было разрешено иметь защитников, независимых от правительства, чтобы им не были вынесены смертные приговоры.

Приведение приговоров в исполнение было встречено мировой демократической общественностью с единодушным осуждением. Один из лидеров II Интернационала Бауэр писал о "тягостном впечатлении, которое расстрел подсудимых произвел на искренних либеральных и социалистических друзей СССР". Писатель-гуманист Манн записал в дневнике: "Шестнадцать ленинцев, получивших после гротескных покаянных речей смертный приговор, действительно казнены. Ужасно". Сожаления выразили писатели-гуманисты Цвейг и Роллан.

Последующие процессы вызвали аналогичную реакцию. Философ ― гуманист Федотов писал по поводу суда над Бухариным и Рыковым: "Сталинпосадил на скамью подсудимых сливки партиигубит всех ленинцев и поднимает флаг русского национализма… Бухарин, принципиальный и чистый, любимец партии, хранитель этических заветов

Раковский ― вся жизнь которого задолго до России и до 1917 года прошла в революционной борьбе, которого сам Короленко удостаивал своей дружбы. Рыков, самый русский и "почвенный" из старой гвардии, заступник служилой интеллигенции, которому она в последние годы платила общим сочувствием". Дан, лидер меньшевиков, называл процесс над правотроцкистским блоком "бесконечно более омерзительным, чем все предыдущие". Абрамович, ещё один лидер меньшевиков, писал: "с недоуменным страхом, а потом все больше с чувством отвращения и ужаса мировой пролетариат наблюдал чудовищное, непостижимое, необъяснимое для него зрелище". Всё тот же Ф. Адлер, секретарь Социнтерна: "никогда ещё нашему идеалу не грозила такая великая опасностьгнусности, которые совершает утвердившаяся в Москве диктатура…". Лидер бельгийских социалистов Вандервельде: "рабочие массы в Западной Европе не могут не прийти в волнение, когда они видят, что большинство ветеранов Октябрьской революции посылаются на эшафот".

62